Читать книгу "Вельяминовы. За горизонт. Книга 3 - Нелли Шульман"

никого не может быть… – она покраснела, – жаль только, что он не хочет детей… – муж с карандашом объяснил ей, почему отказался от стремления продолжить род:

– Планета перенаселена… – профессор быстро набрасывал цифры, – природные ресурсы истощаются. Нельзя сажать на шею Земли очередного нахлебника… – муж утверждал, что у него никогда не было детей:

– До войны я не встретил любимую женщину, – он разводил руками, – а с Саломеей Александровной мы прожили недолго. И потом, я всегда придерживался данной точки зрения… – он упер в бумагу паркер с золотым пером. Светлана Алишеровна надеялась, что муж еще передумает:

– Он так трогательно возится с малышами, – вздохнула девушка, – играет для них Деда Мороза, раздает подарки на елке. Но нельзя быть навязчивой, Давид этого не терпит… – она считала себя обязанной во всем помогать мужу. Отказавшись от муки, сахара и молока, девушка готовила здоровые сладости из сухофруктов и овсяных отрубей:

– Давид считает, что диета первобытных людей самая естественная, – Светлана Алишеровна задумалась, – доказано, что целиакия вызывается пшеницей и вообще глютеном. Может быть, изменение рациона повлияет и на самочувствие тяжелых больных с распадом личности… – девушка сделала соответствующую пометку в блокноте. Она хотела перевести на новый стол прежде всего 880:

– Займемся этим после возвращения из Новосибирска, – решила Светлана Алишеровна, – его психика разрушена, личность не сохранилась, но неизвестно, как он воспримет перелет и незнакомое место… – в случае 880 новая еда означала всего лишь отказ от овсянки:

– Он получает картофельное пюре, кукурузную кашу… – вспомнила Светлана Алишеровна, – он ест не руками, как другие. Он хлебает из миски, стоя на четвереньках…

880 напоминал ей отслуживших свое коней. Казахи заботились о старых лошадях. Девочкой Светлана Алишеровна навещала родню погибшего на войне отца, жившую в степном колхозе. Она помнила слезящиеся глаза коней, седоватый налет на гриве, осторожные движения:

– После операции 880 впал в состояние животного, он теперь не опасен, – улыбнулась девушка, – он все время проводит на полу… – агрессия у заключенного исчезла. Монотонно раскачиваясь, он что-то мычал. В единственном, прозрачно-голубом глазу, Светлана Алишеровна не видела никаких проблесков сознания:

– Было бы интересно заглянуть в его мозг, – она захлопнула блокнот, – лобные доли прижились, но никакого влияния на его излечение не оказали… – как перенесла операцию вторая шпионка, Светлана Алишеровна не знала и знать не хотела:

– Но такой техники пока не придумали. Да и не на что смотреть, у него не мозг, а хлопья… – медсестра с пластырем отступила, доктор кивнула: «Очень хорошо». На красочном плакате ребята и девушки, со студенческими портфелями, свертками чертежей, папками художников, шагали под кумачовым транспарантом: «Вперед, к победе коммунизма».

Светлана Алишеровна бросила взгляд в сторону койки с устроенной рядом капельницей. Игла блестела в бледном сгибе локтя пациентки. Зонд ей вынули, девушку кормили два раза в день, утром и вечером. Хрупкие, костлявые пальцы, казалось, навсегда застыли, скрючившись, удерживая что-то:

– Икону у нее давно забрали, – вспомнила доктор Мендес, – она религиозная фанатичка, впала в кататонию на почве помешательства. Жаль, она молодая девушка, как на плакате. Она могла учиться, работать, но предпочла дурман невежества… – тонкие губы пациентки зашевелились, веки дрогнули. Она смотрела на стену с плакатом:

– Я говорила, что визуальные стимулы привлекают их внимание и была права, – обрадовалась Светлана Алишеровна, – она поняла, что обстановка поменялась… – в центре плаката доктор заметила юную, коротко стриженую, рыженькую девушку со связкой чертежей. Кататоничка уставилась на нее, врач наклонилась над койкой:

– Милая, что вы шепчете? Скажите громче, я вас не слышу… – Светлана Алишеровна всегда была ласкова с пациентами:

– Советская психиатрия не карает, а лечит, – замечала она, – осужденные преступники все равно больные люди… – ей показалось, что застывшие пальцы задвигались:

– Те, кто живы, мертвы, – прошелестела кататоничка, – пусть помнит, иначе и она умрет. Те, кто мертвы, живы… – ледяные пальцы коснулись запястья врача, – ты тоже мертва… – разогнувшись, Светлана Алишеровна велела медсестре:

– Пойдемте. Очередной бред, не стоит обращать на него внимания.

Профессор Мендес придирчиво осмотрел салон военного самолета, подготовленного для транспортировки 880 в Новосибирск.

Сергей Петрович летел на встречу с маэстро Авербахом, вооруженный сшитым по лондонским выкройкам костюмом, накрахмаленными рубашками и визитными карточками директора несуществующего исследовательского института под патронажем Академии Наук СССР. Несколько раз отрепетировал с японцем его роль, Давид остался доволен:

– Светлана Алишеровна присоединится к вам… – он пощелкал холеными пальцами, – скажем, как специалист в восточной фармакопее… – жена мало что смыслила в восточной фармакопее, но представление, как весело думал Давид, требовало правдоподобности. Маэстро Авербах получал экспериментальные таблетки. Визитер из комитета уверил Давида, что прием препарата не пройдет впустую:

– Опера, филармония, консерватория, симфонический оркестр… – он ставил галочки в блокноте, – организовывают прием в честь маэстро, с обедом и концертом… – Давид предполагал, что среди певиц и балерин найдется девушка, достойная внимания юного гения:

– Все случится само собой, – уверил он визитера, – однако жаль, что мы не можем проверить кандидатку с медицинской точки зрения… – комитетчик отозвался: «Об этом позаботятся». Давид подозревал, что Комитет позаботится и о настоящем отце будущего ребенка маэстро Авербаха:

– Мои таблетки хороши для лечения дисфункции, но никакие лекарства не вылечат его бесплодие… – Давид подумал, что его собственные сыновья тоже могли оказаться бесплодными после войны:

– Забыв о долге матери, Эстер позволила детям болтаться по приютам и лагерям. Мужские проблемы всегда сильнее женских, мальчики более уязвимы… – он не стремился увидеть сыновей или их потомство:

– Маргарита другое дело, она талантливый врач. Когда она приедет на остров, я подберу ей хорошего мужа… – судя по научным статьям, дочь пока оставалась незамужней:

– Фамилии она не меняла… – Давид смахнул невидимые пылинки с бархата кресла, – наверняка она католичка, как Элиза. Значит, она хранит девственность. Но я не позволю ей остаться синим чулком, мои гены ценны для человечества… – профессор мог попробовать реверсивную операцию, но не видел смысла во вмешательстве:

– Светлана долго здесь не продержится, – усмехнулся он, – на ее месте появится новая жена… – насколько знал Давид, жену бывшую после операции этапировали с острова морским путем. Так же привозили сюда пациентов закрытого госпиталя. На большой земле заключенную ждал тюремный вагон:

– Скатертью дорога, – пожелал Давид, – надеюсь, она сдохнет в колонии… – салон самолета пока пустовал. Сергей Петрович и Светлана Алишеровна проводили летучки в лаборатории эмбриологии и психиатрическом отделении. Давид прошел к наглухо задраенной двери второго салона

– Багаж погрузили, а 880 у нас все равно, что багаж… – он не видел смысла помещать родственника в смирительную рубашку. Всякая агрессия у 880 исчезла. Давид кивнул бойцу внутренних войск, охранявшему вход:

– 880 животное, и больше ничего. Он совершенно безобиден… – в отсеке царила полутьма. Под потолком горела красная лампочка. Ради поездки 880 привели в порядок, наголо побрив пересеченную шрамами голову, переодев в полосатую куртку и такие же штаны. Он сидел в обычной позе, забившись в угол, спрятав лицо в коленях. Наклонившись, Давид тронул его за плечо. Он часто ловил себя на желании назвать родственника по имени:

– Но даже если бы я это сделал, он бы все равно ничего не понял… – 880 что-то мычал, – у него глубокая степень умственной отсталости. Его мозг, даже пересаженные лобные доли, не функционирует…

Единственный, прозрачно-голубой глаз 880 косил куда-то вдаль. Изо рта с черными пеньками зубов текла струйка слюны:

– У-у-у-у… – 880 мотал головой, – у-у-у… – Давид разогнулся, дверь захлопнулась.

Сжатый кулак в кармане куртки медленно раскрылся. Заточенный металл холодил ладонь. Проведя пальцем по острой грани обломка миски, заключенный застыл, опять уронив голову в колени.